– Si cagna! [67] – Он ударил меня в висок кулаком.

В ушах у меня зазвенело так, словно зазвучали музыкальные тарелки. Уперев мне руку между плеч, он принялся бить меня куда попало, и чем больше он меня колотил, тем больше, как я чувствовала, возрастало его возбуждение, удовольствие от боли, которую он мне причинял. А я сопротивлялась еще упорнее, зная, что случится дальше, что он собирается сделать…

– Ты, идиот, что это такое?!

Все прекратилось. Я задыхалась, мое лицо было прижато к кровати, а я рывком поворачивала голову то в одну, то в другую сторону, чтобы вдохнуть, и тут раздались неторопливые шаги.

Хуан. Он вернулся вовремя. Он пришел, и теперь Джованни был обречен.

Видимо, я испустила какой-то звук, отчаянный всхлип мольбы, потому что Джованни ударил меня еще раз. Я пыталась остаться в сознании, не провалиться в бурлящую темноту. Услышала голос Хуана:

– Значит, вот как ты намеревался это сделать? Все будут знать, что против ее воли. Она будет вся в синяках, как шлюха с Трастевере после потасовки.

– Я не могу, – тяжело дыша, проговорил Джованни. – Смотри! Где моя мужская сила? Она – она что-то делает со мной. Она ведьма. Наложила на меня проклятие. Она крадет мое желание.

Хуан испустил презрительный смешок:

– Неудивительно, что она наложила на тебя проклятие. Ты больше никак не можешь себя проявить? Только своим увядшим червяком? Да вода, и та тверже. Впрочем, я-то тебя возбуждал. Я помню, как ты меня молил о том, чтобы я тебя взял.

Джованни замычал. Я услышала, как он пытается возражать, а потом раздался рык Хуана:

– Я тебе покажу, как это делается. Подержи ее.

Паника охватила меня. Я надеялась, что Хуан спасет меня, изобьет Джованни, прикажет его арестовать, заточить в тюрьму, казнить на площади удушением, как простого преступника, какой он и есть. Но не успела я начать выворачиваться, пытаясь перевернуться, чтобы защищаться зубами и ногтями – чем угодно, чтобы остановить их, как Джованни прижал меня к кровати и лишил возможности двигаться.

– Давай ее перевернем, – весело сказал он, и Хуан ответил холодным, жестоким голосом, который вонзился в меня, как клык:

– Нет, я не хочу видеть ее лица, я возьму ее сзади.

Почувствовав у себя за спиной движение брата, который принялся раздвигать мои ноги, я испустила звериный вопль. Сама не верила, что такой звук мог сорваться с моих губ, с губ любого человеческого существа.

– Это тебе за моего Джема, – прошептал Хуан, наклонившись надо мной. – За то, что Чезаре сделал с ним.

И тут ужасающая ясность смяла меня. Он каким-то образом узнал, что Чезаре убил его возлюбленного товарища. Джем был для него больше чем экзотическое домашнее животное, которое он держал на поводке. Они, вероятно, были любовниками, как с Джованни и Джулией. Джем не просто ждал за дверью в ту ночь, когда я застала их, – турок находился там, потому что собирался к ним присоединиться.

Моя душа покинула тело, когда Хуан вошел в меня. Я не чувствовала ничего. Стала раковиной, пустой плотью, а он вонзался в меня, и Джованни выл от удовольствия.

По прошествии целой кошмарной вечности я ощутила, как после дрожи напряжение оставило Хуана.

Когда я почувствовала, как он извлек свой член, меня пронзила ослепляющая боль. Я вернулась в свое измученное тело, спряталась в саднящем уголке моего существа, где услышала собственный шепот: «Господи, нет…»

– Пусти-ка теперь меня, – сказал Джованни. – Я затвердел. Видишь? Пусти меня на нее.

– Нет!

Я почувствовала, как руки Хуана разглаживают мою одежду, расправляют, заботливо приводят в порядок, словно я ушибленный ребенок.

– Но ты сам говорил… А как же я?! – воскликнул Джованни. – Я буду выставлен идиотом, мое имя будет обесчещено по всей Италии! Как только они вернутся из Остии, твой отец и Чезаре обратятся к курии за разрешением аннулировать брак. Она обвинит меня в том, что я не осуществил наш союз. Она сама мне об этом сказала.

– Так оно и есть.

Хуан поднял меня, словно я ничего не весила, поставил на ноги. Когда упал подол моего помятого платья, я качнулась, слепо моргнула – комната вращалась вокруг меня. Он поддерживал меня, не давая упасть. Я словно стояла на краю пропасти.

– Но ты сказал, что поможешь мне! Ты сказал, что…

Джованни замолк, увидев что-то такое на лице Хуана, чего не видела я. Волосы упали мне на глаза, и я различала только какие-то части общего: чадящее пламя свечи, смятую подошвами котту на полу, полумесяцы на подушке в углу.

– Слушай меня. – Ровный тон Хуана напомнил мне голос отца. – Сегодня же ты уедешь в Пезаро и спрячешься в своем жалком палаццо, от которого так и разит рыбой и нищетой. Ты спрячешься и будешь молиться от всей души, чтобы она делала то, что я ей скажу, и не искала бы мести с помощью Чезаре, моего отца или любого другого негодяя, которого ей удастся нанять. Будешь молиться о том, чтобы она обвинила тебя только в неспособности к браку и ты остался жить в бесчестье в своем имении, но без кинжала Борджиа в животе. А теперь убирайся! Прочь с моих глаз, пока я сам тебя не прикончил, ты, отродье Сфорца!

Джованни, всхлипнув, отвернулся, отпер дверь и вышел.

– Идти можешь? – спросил у меня Хуан, а когда я не ответила, добавил: – Ну-ка, давай попробуем.

Он отпустил мои руки и скользнул одной ладонью на мою талию. Колени у меня подгибались. Ужас поглощал все мое существо, чернота такая полная, что в ней можно было найти убежище. Он крепче ухватил меня. Собрав последние оставшиеся силы, я заставила себя встать прямо.

– Так, теперь не двигайся, дай-ка я посмотрю. – Хуан встал передо мной, раздвинул путаную завесу моих волос, завел их мне за уши, чтобы открыть лицо. – Черт! Этот идиот разбил тебе губу. – Он прикоснулся ко мне кончиками пальцев. – Ты чувствуешь?

Все мое существо, все жилы и нервы содрогнулись. Я хотела развернуться и с криком броситься прочь по коридорам, поднять всех с кроватей, из-за игровых столов, оторвать от любовных интрижек, чтобы стражники, придворные, кардиналы и даже мой отец выбежали из своих дверей и узнали, что Хуан Борджиа, герцог Гандия и любимый сын папы Александра VI, изнасиловал собственную сестру.

Но заговорил инстинкт – нечто более сильное, чем бездумное желание бежать, и я стояла неподвижно, пока он ощупывал мою губу.

– Если ты не чувствуешь боли, то ничего страшного – одна видимость, – сказал он. – Но мы все равно должны тебя подлечить. Жди здесь. – Он пошел было прочь, но остановился, кинул на меня взгляд через плечо. – Жди, – повторил он, как мог бы сказать нетерпеливой гончей или лошади.

Увидев, что я не двигаюсь, он отправился в свою переднюю.

Я посмотрела туда, где в другой двери Джованни оставил ключи. Представила, что подбегаю к ней, распахиваю. Я уже слышала собственные крики, призывы о помощи, разносящиеся по тихому Ватикану. Папочка пока оставался здесь, он еще не уехал в Остию. У меня еще есть время, чтобы…

Хуан вернулся с тазиком и куском материи.

– Сядь.

Я села на край кровати, ощущая тупую боль между ног. Он опустился передо мной на колени, намочил материю и принялся обмывать мою губу. Когда он снова опустил тряпочку в воду, кровь расползлась по ней, пронзила ее розовыми нитями.

– А теперь ты должна делать то, что я тебе велю, – сказал он, промокая уголки моего рта. Он заглянул мне в глаза – я смотрела на него – и улыбнулся. – Я знаю, ты сейчас хочешь одного: пожаловаться отцу. Ты хочешь, чтобы мы с Джованни заплатили за это своей жизнью. Я тебя понимаю. Никто лучше меня не знает, как мы умеем жаждать мести, когда у нас забирают то, что нам дорого. – Его рука, протиравшая тряпочкой мое лицо, задрожала. – Но ты никому ничего не скажешь, пока мы не будем знать наверняка. Ты будешь ждать и терпеть, что бы ни случилось. Ты меня понимаешь?

От безжалостной пронзительности его взгляда меня затошнило. Я снова проглотила слюну. Наконец мой голос шепотом продрался наружу: