Джулия провела меня по проходу, через дворик и в наши покои. Пантализея и остальные дамы шествовали позади, неся мои помятые свадебные одеяния. Я вдруг осознала, что понятия не имею, где Адриана. Я потеряла ее из виду во время вечерних развлечений, но ее отсутствие заметила только теперь.

– Я сделала что-то не так? – отважилась наконец спросить я, когда мы поднимались по лестнице.

– Нет. – Джулия остановилась у дверей спальни. – Вернее, ты все делала как надо в том, что касается твоего мужа. Но этот танец с Чезаре… – ее снисходительный смешок как ногтями резанул мои уши, – он был очарователен, но вряд ли уместен. С этого момента ты должна проявлять осторожность. Пусть и формально, но ты теперь замужняя женщина.

– Но он же мой брат! – Я была настолько ошеломлена этим неожиданным поворотом, что ее наглость даже не разозлила меня. А ведь я могла ответить, что уж не той читать мне нравоучения, кому целый вечер засовывали мясо за корсаж. – Он пригласил меня на танец, что в этом дурного? Джованни не хотел танцевать, поэтому… – Я остановилась на полуслове. Она смотрела на меня с необыкновенно странным выражением. – Что случилось? Что я такого сделала?

Может, мой танец с Чезаре не понравился папочке, который теперь в наказание убрал меня с брачного ложа? Но я не видела в этом никакого смысла. Он должен был понимать, что танец поможет мне расслабиться. Может быть, Джованни пожаловался на меня? Я попыталась вспомнить, не подходил ли он к папочке во время пиршества. Нет, он неизменно был со мной, я сама однажды отошла от него – пока танцевала. Он даже потом похвалил мой танец.

– Его святейшество ждет от тебя повиновения, – резко сказала Джулия. – Эта… – Она помедлила. Несмотря на теплую ночь, я плотнее закуталась в шаль. – Эта страсть… – она взглянула мне в глаза, – эта страсть, которая связывает тебя и Чезаре, не должна влиять на твои отношения с мужем. Для нас важно не нанести оскорбления Милану.

– Не нанести оскорбления?! – Во мне начал закипать гнев. – Тогда я должна быть сейчас со своим мужем. Разве не так полагается после свадьбы?

Да оставалась ли она сама в спальне с Орсино в брачную ночь? Или прямо отправилась в постель к папочке?

Она холодно улыбнулась:

– Что ты понимаешь в таких делах? Тебе всего тринадцать. Вы станете настоящими супругами, только когда ты будешь готова. Об этом сказано в твоем брачном договоре. Ты понимаешь?

– Но если я слишком молода, чтобы быть женой, то зачем вообще выдавать меня замуж?

Я знала, что у нас долг перед кардиналом Сфорца, о котором говорил Хуан, но не могла не задумываться: а так ли уж это необходимо? Дорогое пиршество, свадебное платье, музыка – мне казалось, что затраты слишком уж велики.

– Ты явно ничего не понимаешь, – раздраженно вздохнула Джулия. – У тебя еще не начинались месячные. А поэтому ты не женщина. Твой брак должен оставаться только формальным, пока не разрешит его святейшество.

Такого унижения я еще не испытывала. Да, месячные у меня не начинались, но она сказала об этом так злобно, точно хотела еще раз напомнить о своем превосходстве. Ей как будто было приятно вытащить меня из брачной постели и подчеркнуть: именно я не готова к браку, вся ответственность на мне. Я ненавидела ее за это, хотя и понимала, что брак – это взаимовыгодная сделка между семьями. Если же в браке рождается любовь, это нужно воспринимать как дар. И в самом деле, ведь папочка когда-то любил мою мать, как теперь Джулию, но Ваноцца несколько раз была замужем за другими мужчинами, и папочка не возражал. Он, конечно, сам не мог жениться, потому что принял обет. И все же я никогда не считала брак следствием страсти – скорее уж это была обязанность, которую женщины должны выполнять. Да и пример Джулии показывал, как мало значит звание супруги.

– Ты должна была подготовить меня, – сказала я. – Когда я спрашивала тебя о брачной ночи, ты мне этого не объяснила, хотя знала наверняка.

– Не знала. Решение тогда еще не было принято. Его святейшество ждал до последнего момента, прежде чем использовать эту оговорку. Если бы месячные у тебя начались до сегодняшнего вечера, ты бы осталась на брачном ложе. Лукреция, меня удивляет твой тон. Мне казалось, ты должна радоваться предусмотрительности его святейшества.

– И все равно ты должна была меня предупредить. У тебя для этого был целый день. – Я намеренно подначивала ее, потому что меня задело ее невыносимое самодовольство. – Что случится, когда я достигну нужного возраста? Как ты сказала, мне тринадцать. Месячные у меня начнутся очень скоро…

Она подняла руку, прерывая меня, и взглянула на дам за моей спиной. В канделябрах горели свечи, моя постель была расстелена. Значит, Адриана побывала здесь. Она покинула праздничный зал, чтобы подготовить комнату к моему возвращению.

Она знала, что я не останусь с Джованни. Все знали, кроме меня.

– Когда у тебя начнутся месячные, сразу же сообщи мне. – Джулия так близко наклонилась ко мне, что ее лицо расплылось у меня перед глазами. – Только мне, и никому другому. Даже Адриане. Этого требует твой отец.

– Но если Пантализея или кто-то из других увидит…

– С каких это пор слуги стали иметь значение? Если они заговорят, им отрежут языки. Ты можешь только радоваться, что Родриго заботится о твоем благе. В отличие от других отцов. – Она подтолкнула меня к порогу. – День был долгий. Ты, наверное, устала.

Не то слово – я валилась с ног. В тишине напряжение постепенно уходило, уступая место подавленности. Мурилла расчесывала мне волосы, а Пантализея разбирала одежду: укладывала драгоценности в шкатулки, помещала под пресс помятые вещи, рассовывала по ящикам всякую мелочь – чулки, рукава, нижнее белье. Измученная, я опустилась на колени перед моей иконой Божьей Матери, но слова молитвы утратили смысл. Мое самое горячее желание было услышано: на какое-то время меня оставили в покое. Опыт не мог подсказать мне, чего я лишилась. Но Джованни, который уже был женат, такой опыт имел. И он не возражал. А если он смирился, то, уж конечно, незачем возражать и мне.

Но несмотря на облегчение, которое я испытала, избежав брачного ложа, меня все же разбирала злость: Джулию посвятили в интригу, а меня – не сочли нужным. Как всегда: она знала мои дела лучше меня самой, вечно совала нос в те вещи, которые ее не касались.

Мурилла устроилась на своем тюфяке на полу, а Пантализея, подоткнув мне одеяло, спросила:

– Мне остаться?

Она чувствовала мое беспокойство, и когда я кивнула, забралась на кровать.

Я прижалась к ее груди, а она погладила мои волосы и тихонько запела колыбельную.

Я забылась сном, осознавая, что ничего в моей жизни не изменилось.

По-прежнему я оставалась скорее дочерью папы римского, а до жены мне еще было далеко. Вот только теперь я знала: от навязчивой власти Джулии пора избавляться.

Глава 9

Джованни поселился в пустующем крыле по другую сторону cortile, но виделись мы редко. По большей части встречались по утрам, когда он, полностью одетый, в сопровождении слуг появлялся после завтрака из своих апартаментов. Мы обменивались любезностями, и он отправлялся на охоту или на конную прогулку, если не требовался папочке для официальных церемоний.

Одним из таких случаев стало прибытие королевского посольства из Испании. В год возвышения моего отца генуэзский мореплаватель по имени Христофор Колумб заручился поддержкой королевы Изабеллы и отправился в плавание за океан. Он вернулся с триумфом и сообщил об открытии им нового мира. Я слышала о его судьбоносном плавании, но почти не думала об этом, пока папочка не пригласил нас на прием по случаю приезда испанского посольства и получения давно ожидаемой грамоты на герцогство Гандия для Хуана.

Как и всегда, Испания грызлась с Португалией – на сей раз за право собственности на новый мир, куда португальский король поспешил отправить собственную экспедицию. И теперь испанский посол привез петицию королевы Изабеллы, которая просила, чтобы папочка согласился на компромисс. А он при всех выбранил наскоро сляпанную карту, привезенную послом, согласно которой все земли к западу и югу от той, что была обнаружена Колумбом, отходили к Испании, а все остальное – первому, кто туда прибудет. Посол явно был недоволен, что-то взволнованно бормотал папочке, но тот резко оборвал его: